«Если я не стану голосом поколения, я буду его криком»

Молодой поэт Антон Кобец о литературном андеграунде и внутреннем одиночестве

Золотой век русской литературы давно прошел, впрочем, как и серебряный. Что дальше? О настоящем и будущем российской поэзии мы поговорили с основателем творческого объединения с амбициозным названием «Жемчужный век» Антоном Кобецом.

Место встречи оказалось символичным – в книжной лавке на Арбате. Мы прошли вглубь магазина, где работник лавки, оббежав нас беглым взглядом, бросил приветливое: «А, вы из ЛИТа». Незаметно для меня в руках Антона оказался том русской поэзии XIX-XX века. «С меня вопрос, с тебя страница! – сказал Антон и добавил: Как пройдет наше интервью?». 253-я ответила нам словами Маяковского:

«Вот — пустили сплетню,

тешат душу ею.

Александр Сергеич,

да не слушайте ж вы их!

Может,

я

один

действительно жалею,

что сегодня нету вас в живых».

Как говорится, «Пушкин – наше все». Что ж, беседа обещает быть интересной…

Compressed file

— Антон, ты основатель творческого объединения «Жемчужный век». Почему появился этот проект, какая у него цель?

— Я придумал творческое объединение «Жемчужный век» еще в 16 лет. Я сам из Подмосковья и о московских поэтических тусовках тогда ничего не знал. После переезда в Москву я влился в компании замечательных поэтов, но я никогда не хотел быть под чужим флагом. Каким бы скромным и демократичным не был руководитель творческой группы, он все равно звезда проекта. «Жемчужный век» – это мой дом.

Мне хотелось создать плеяду поэтов, вышедших из «Жемчужного века». Пока я не могу сказать, что у меня это получилось, время покажет. Но мне уже удалось сделать несколько книг своим поэтам. Выход книги –  важный момент в жизни автора, и я продолжу помогать дебютантам. Совсем скоро к пятилетию проекта я подведу не окончательные, но все-таки итоги, и думаю, они меня устроят.

— Многим кажется, что благостные для поэзии времена уже прошли – поэты больше не собирают стадионы, а интерес к сборникам невысок. Как, по-твоему, обстоят дела с современной поэзией в России?

— Да, людям со стороны действительно кажется, что этого нет. Многие удивляются, когда приходят на поэтические вечера и видят, сколько на них людей. Вечера, конечно, бывают разные. Но в принципе поэзия очень живая. Главная проблема современной поэзии не в том, что люди не хотят читать стихи. Хотя и это безусловно определенный душевный труд, и желающих потрудиться много. Но люди не могут найти жилу современной поэзии. Есть поэты, которые на виду, например, Вера Полозкова, но даже и ее знают не все. Что уж говорить о нашем огромном разношерстном андеграунде. Главная задача — разбить этот лёд между читателем и поэтом.

С другой стороны, поэзия выходит за рамки привычного и принимает новые формы, например, реп. И на этот случай я придумал афоризм: «реперы хотят славы поэтов, а поэты – популярности реперов». Многие реперы позиционируют себя как поэтов. И некоторым из них я бы не отказал в этом. Мне нравятся Oxxxymiron, Хаски, я люблю глубокие тексты. Но как раз эти музыканты меньше говорят о себе как о поэтах, нежели плохие реперы со слабыми текстами. Мне кажется, нам нужен симбиоз, чтобы у нас было побольше публики, а у них – поэзии.

Вообще у нас проблемы с инициативой. Многие не верят ни во что хорошее. И некоторым поэтам нравится примерять на себя образ непризнанного гения с трагической судьбой. Возможно люди с тяжелой участью более интересны, это стоит признать. Но продолжать ничего не делать и только упиваться своей безызвестностью абсолютно не рационально, меня это злит. Нужно уходить от парадигмы, где жизнь поэта – обязательно трагедия. Зачем и так довольно сложные вещи доводить до невозможности?

— Ты сказал, что нужно разбить лед между читателем и поэтом. Кто должен это сделать?

— Мне кажется, кто-то один из андерграунда должен стать известным поэтом и помнить, откуда он. Как бы это нагло ни звучало, но этот человек должен взять на себя ответственность за своих талантливых коллег. Важно рассказывать о других замечательных поэтах. Конечно, появится вкусовщина: кого-то будут продвигать, кого-то – нет. Самое главное, чтобы поэт оказался не эгоистом, который предпочтет быть единственным, дабы не создавать себе конкуренцию. Человек должен быть идейным.

Compressed file

Фото: Алена Филина

— Как считаешь, путь поэта в России – это сложный путь?

— Путь поэта вообще сложный. Я недавно смотрел автобиографичный фильм «Тем, кто меня не читает» про современного французского поэта и скажу, что там тоже все довольно жестко. Я не думаю, что пути поэтов разных стран сильно разнятся.

Я зарабатываю деньги своим творчеством, это чаще всего небольшой и шаткий заработок. Но это тот путь, который я для себя выбрал. Человеку без такого упорства и огня, я бы этот путь точно не советовал.

— Недавно у тебя вышел дебютный сборник, с чем мы тебя искренне поздравляем. Скажи, где молодому поэту, который хочет быть услышанным, искать помощи и поддержки?

— Я помог себе сам. Я получил грант на «Тавриде» и грант от конкурса инициатив «Наше Подмосковье», на которых я представлял свое творческое объединение «Жемчужный век». Благодаря этим грантам я напечатал четыре книги, себе и трем замечательным молодым авторам.

«Жемчужный век» – организация, которая не имеет какой-то явной социальной значимости, в отличие, например, от благотворительных проектов. Мы просто занимаемся своим делом – пишем стихи, и дело это совершенно эгоистичное. Я думал, что мы не та лошадка, на которую надо ставить. И я был искренне удивлен. Я очень рад и благодарен, что нас оценили и в нас поверили.

Compressed file

Фото: Алена Филина

— Какова география литературных мероприятий, в которых ты принимал участие?

— Кроме Москвы и подмосковных городов я и поэты «Жемчужного века» выступали в Питере и Нижнем Новгороде, сольно я ездил в Таллин, Воронеж, Тарусу. Все-таки для гастролей еще рановато, сначала нужно стать хорошо узнаваемым в Москве и потом уже расширять географию.

— Как обстоят дела в творческих кругах других городов России?

— Меня порадовал Нижний Новгород. Там много творческой прогрессивной молодежи, которая организует литературные вечера на уровне питерских и московских. Но все-таки поэтическая среда развита именно в крупных городах. В небольших городах присутствует какой-то провинциальный страх. И с этим нужно что-то делать. Мне кажется, надо менять систему библиотек и юношеских клубов на местах. Нельзя молодежь бить по рукам и говорить «ай-ай-ай, Пушкин бы так не написал!».

Однажды мы проводили выставку картин художников нашего творческого объединения в провинциальной библиотеке. Не успели мы открыть выставку, как ее закрыли, потому что библиотекари нашли какой-то экстремистский или нежелательный подтекст в наших картинах, которого там, конечно же, не было. Надо убирать эту зашуганность и страх перед чем-то новым, иначе вся творческая молодежь сбежит.

— Какие темы находят в твоем творчестве отражение?

— Я убежден, что человек одинок, не в плохом смысле. Просто рано или поздно ты понимаешь, что в тебе есть что-то такое, в чем ты одинок, и никто тебе с этим не поможет. Поэтому в моем творчестве широко представлена тема внутреннего одиночества. Это чувство и является движущей силой моей поэзии.

— Находили ли отражение в твоем творчестве какие-то важные исторические события или судьбы известных личностей?

— У меня есть большая поэма про Марину Цветаеву. Это произведение про три последние недели жизни поэта, непонятого ни близкими, ни обществом, ни государством. Я не пытался написать гимн Цветаевой или воздать ей лавры, и я умышленно никого ни в чем не обвинял. Мои стихи про непонятость человека и бесконечное внутренне одиночество.

Compressed file

Фото: Алена Филина

Что касается исторических событий, у меня есть несколько стихотворений, посвященных конфликту в Югославии. Вот одно из них:

«Как же мне умирать по-сербски?
Умирание – это спорт.
Безъязычный, лишь взмах занавески,
Как покойника вздутый живот.

Самосуд на борту самолёта,
Мой теракт происходит внутри,
Бог познал, что теракт это нота.
Для меня это всполох зари,

Но не нота, банальное нате,
Нате – жрите, всё то, что болит.
Слог разбился на множество стадий,
Показать свой теракт всё же стыд.

Холст внутри раскрошился на фрески,
Нет холста, пустота лучше лжи.
Как же мне умирать по-сербски?
Раз по-русски не смог прожить».

Мой теракт происходит внутри, и чтобы придать этому какую-то форму, я выбрал именно Югославские войны. Мне показалось, что этот конфликт как в общественном, так и в поэтическом дискурсе раскрыт недостаточно. И эта нерассказанная трагедия нашла во мне отклик.

— Какие имена из русской и зарубежной литературы ты бы назвал знаковыми для себя?

— Из русских поэтов именно для себя я выделяю Цветаеву, Мандельштама, Бродского и Вознесенского, из писателей – Толстого. Вообще вся поэзия серебряного века во мне очень отзывается. Из зарубежных авторов мне нравятся Пауль Целан, Сильвиа Плат. Из недавно прочитанной иностранной прозы я отметил для себя «Тошноту» Сартра.

— Как ты видишь будущее российской поэзии?

— Я считаю, что поэзию в России ждут хорошие времена. Все больше людей начинают ей интересоваться, постепенно появляются те, кто готов это финансировать, некоторые продюсеры заинтересованы в поэзии. Должен случиться какой-то взрыв, и сейчас идёт подготовка к этому взрыву. Я заметил такую тенденцию ещё в конце 2018, но прошлый год затормозил процесс. Я надеюсь, что этот взрыв произойдёт в ближайшее пятилетие.

Беседовала Юлия ШАНИНА

Похожие